Мистицизм

Таким образом, "тьма мышления", строго говоря, становится логическим следствием "ясности восприятия".
 
 Никто не выразил этого двоякого характера Божественной Тьмы — ее «пустотности» с точки зрения аналитических построений рассудка и ее высшей «удовлетворительности» для созидательной, всеохватывающей любви — лучше, чем св. Иоанн Креста в одном из своих наиболее поэтических и глубоких прозрений. Его подчас суховатые фразы в духе мистиков-неоплатоников оживлены легкими вкраплениями личностного экстаза, столь характерного для христианских созерцателей. В поэме "Глухая ночь" этот столь же великий поэт, сколь великий мистик, запечатлел с помощью всех имеющихся в его распоряжении художественных средств — музыкальных ритмов слога и красноречивых метафор — воистину непередаваемое переживание созерцательной души.



   Однажды среди ночи всех темней,
   Внимая голосу любви своей
   (О скорбный и счастливый мой удел!),
   Украдкою из дома вышел я,
   Где царствовали тьма и тишина.
 
   Средь ночи, незамеченный никем,
   По скрытой лесенке поднявшись
   (О скорбный и счастливый мой удел!),
   Тайком один из дома вышел я,
   Где царствовали тьма и тишина.
 
   Блаженна ночь неведомых блужданий,
   Когда никто за мною не следил,
   И я был чужд каких-то ожиданий,
   Без света путеводного во тьме бродил
   И освещал дорогу тем, что в сердце находил.
 
   И свет тот вел меня вперед
   Верней, чем солнца луч рассветный,
   Туда, где — знал я — мой придет черед
   Увидеть снова этот Лик заветный,
   Что пребывает в бездне безответной.
 
   О ночь, что нас ведет к Нему!
   О ночь прекрасней, чем сиянье дня!
   О ночь, которая лицом к лицу
   С Возлюбленным поставила меня,
   Восторгом единения пленя!
   Я увенчаю грудь свою цветами
   И лишь Ему ее открою щедро.
 
   На ней покой Он обретет желанный,
   И будет наша встреча длиться вечно,
   Пока шумят над нами ветви кедров. [774]



 Примечательно полное слияние личностных и метафизических образов, каждый из которых вносит свою лепту в общее впечатление, которое, непонятно каким образом, доносит до нас смутный и вместе с тем пламенный экстаз мистика. Этот экстаз является свидетельством его ревностной любви и в то же время переживанием душевной тьмы и покоя — "О скорбный и счастливый мой удел!". В этом стихотворении отразилось все: и таинственность скрытой от других людей подлинной жизни созерцателя, и его добровольный решительный уход из уютного дома эмпирического восприятия, и туманный неизведанный уровень бытия, в который суждено окунуться его страстной душе. Речь идет о "ночи прекрасней, чем сиянье дня", о Внутреннем Свете, об огне мистической любви, который "ведет вперед верней, чем солнца луч рассветный", а также о самоотверженном экстазе, в котором любящая душа воссоединяется со своим Возлюбленным.
 
 В книге "Глухая ночь души" св.

Похожие записи: